«Облако в штанах». Часть 4. В. Маяковский

Поделиться
HTML-код
  • Опубликовано: 13 фев 2018
  • 4
    Мария! Мария! Мария!
    Пусти, Мария!
    Я не могу на улицах!
    Не хочешь?
    Ждешь,
    как щеки провалятся ямкою,
    попробованный всеми,
    пресный,
    я приду
    и беззубо прошамкаю,
    что сегодня я
    «удивительно честный».
    Мария,
    видишь -
    я уже начал сутулиться.
    В улицах
    люди жир продырявят в четыреэтажных зобах,
    высунут глазки,
    потертые в сорокгодовой таске, -
    перехихикиваться,
    что у меня в зубах
    - опять! -
    черствая булка вчерашней ласки.
    Дождь обрыдал тротуары,
    лужами сжатый жулик,
    мокрый, лижет улиц забитый булыжником труп
    а на седых ресницах -
    да! -
    на ресницах морозных сосулек
    слезы из глаз -
    да! -
    из опущенных глаз водосточных труб.
    Всех пешеходов морда дождя обсосала,
    а в экипажах лощился за жирным атлетом атлет:
    лопались люди,
    проевшись насквозь,
    и сочилось сквозь трещины сало,
    мутной рекой с экипажей стекала
    вместе с иссосанной булкой
    жевотина старых котлет.
    Мария!
    Как в зажиревшее ухо втиснуть им тихое слово?
    Птица
    побирается песней,
    поет,
    голодна и звонка,
    а я человек, Мария,
    простой,
    выхарканный чахоточной ночью в грязную руку Пресни.
    Мария, хочешь такого?
    Пусти, Мария!
    Судорогой пальцев зажму я железное горло звонка!
    Мария!
    Звереют улиц выгоны.
    На шее ссадиной пальцы давки.
    Открой!
    Больно!
    Видишь - натыканы
    в глаза из дамских шляп булавки!
    Пустила.
    Детка!
    Не бойся,
    что у меня на шее воловьей
    потноживотые женщины мокрой горою сидят, -
    это сквозь жизнь я тащу
    миллионы огромных чистых Любовей
    и миллион миллионов маленьких грязных любят.
    Не бойся,
    что снова,
    в измены ненастье,
    прильну я к тысячам хорошеньких лиц, -
    «любящие Маяковского!» -
    да ведь это ж династия
    на сердце сумасшедшего восшедших цариц.
    Мария, ближе!
    В раздетом бесстыдстве,
    в боящейся дрожи ли,
    но дай твоих губ неисцветшую прелесть:
    я с сердцем ни разу до мая не дожили,
    а в прожитой жизни
    лишь сотый апрель есть.
    Мария!
    Поэт сонеты поет Тиане,
    а я -
    весь из мяса,
    человек весь -
    тело твое просто прошу,
    как просят христиане -
    «хлеб наш насущный
    даждь нам днесь».
    Мария - дай!
    Мария!
    Имя твое я боюсь забыть,
    как поэт боится забыть
    какое-то
    в муках ночей рожденное слово,
    величием равное богу.
    Тело твое
    я буду беречь и любить,
    как солдат, обрубленный войною,
    ненужный,
    ничей,
    бережет свою единственную ногу.
    Мария -
    не хочешь?
    Не хочешь!
    Ха!
    Значит - опять
    темно и понуро
    сердце возьму,
    слезами окапав,
    нести,
    как собака,
    которая в конуру
    несет
    перееханную поездом лапу.
    Кровью сердца дорогу радую,
    липнет цветами у пыли кителя.
    Тысячу раз опляшет Иродиадой
    солнце землю -
    голову Крестителя.
    И когда мое количество лет
    выпляшет до конца -
    миллионом кровинок устелется след
    к дому моего отца.
    Вылезу
    грязный (от ночевок в канавах),
    стану бок о бо́к,
    наклонюсь
    и скажу ему на́ ухо:
    - Послушайте, господин бог!
    Как вам не скушно
    в облачный кисель
    ежедневно обмакивать раздобревшие глаза?
    Давайте - знаете -
    устроимте карусель
    на дереве изучения добра и зла!
    Вездесущий, ты будешь в каждом шкапу,
    и вина такие расставим по́ столу,
    чтоб захотелось пройтись в ки-ка-пу
    хмурому Петру Апостолу.
    А в рае опять поселим Евочек:
    прикажи, -
    сегодня ночью ж
    со всех бульваров красивейших девочек
    я натащу тебе.
    Хочешь?
    Не хочешь?
    Мотаешь головою, кудластый?
    Супишь седую бровь?
    Ты думаешь -
    этот,
    за тобою, крыластый,
    знает, что такое любовь?
    Я тоже ангел, я был им -
    сахарным барашком выглядывал в глаз,
    но больше не хочу дарить кобылам
    из севрской му́ки изваянных ваз.
    Всемогущий, ты выдумал пару рук,
    сделал,
    что у каждого есть голова, -
    отчего ты не выдумал,
    чтоб было без мук
    целовать, целовать, целовать?!
    Я думал - ты всесильный божище,
    а ты недоучка, крохотный божик.
    Видишь, я нагибаюсь,
    из-за голенища
    достаю сапожный ножик.
    Крыластые прохвосты!
    Жмитесь в раю!
    Ерошьте перышки в испуганной тряске!
    Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою́
    отсюда до Аляски!
    Пустите!
    Меня не остановите.
    Вру я,
    в праве ли,
    но я не могу быть спокойней.
    Смотрите -
    звезды опять обезглавили
    и небо окровавили бойней!
    Эй, вы!
    Небо!
    Снимите шляпу!
    Я иду!
    Глухо.
    Вселенная спит,
    положив на лапу
    с клещами звезд огромное ухо.
    [1914 - 1915]

Комментарии • 3

  • @TaeO_NV
    @TaeO_NV 3 года назад

    Очень приятно Вас слушать. Прочтение красивое

  • @user-nn3hy1fh7v
    @user-nn3hy1fh7v 4 года назад +1

    Душевно!

  • @user-nn3hy1fh7v
    @user-nn3hy1fh7v 4 года назад

    Как еще не удалили оскорбленные.