Неуютность Алёшка Емельянов Осенняя сырость в моей головёхе, коньячная крепость в кривых потрохах, и будто бы резво-голодные блохи нагрызли мне икры на пыльных ногах. Небрежная ленность, предчувствие грусти. Лежит, как кайман, у забора бревно. В себя задувая прохладу так густо, я вновь выдыхаю надежды, тепло. Опять отуманил всё смог дымовитый. А ивы, как плётки свисающих розг, какими всем машут, пугая побитьем. Зудит и штормит кофеиновый мозг. Протяжные улицы в дряни и соре и ссоре с бульварами хмуро стоят. Бродячие кошки в забавном дозоре куда-то так умно и тайно глядят... Потрёпанный плащ, чуть худые ботинки, измятая шляпа с просаленным дном. Песчинки на стельках, как мелкие минки. Ах, как неуютно в окрайне родной! Осунулся дух, одолели так бойко уныние, строгость с поэтной тоской, и сгорбилась как-то армейская стойка. Забиты карманы духмяной лузгой. Противны народ, городок и печали, солёная горечь кровящих зубов. Шагаю под тучами тучно и вяло, ведь дома не ждёт ни щенок, ни любовь...
Неуютность
Алёшка Емельянов
Осенняя сырость в моей головёхе,
коньячная крепость в кривых потрохах,
и будто бы резво-голодные блохи
нагрызли мне икры на пыльных ногах.
Небрежная ленность, предчувствие грусти.
Лежит, как кайман, у забора бревно.
В себя задувая прохладу так густо,
я вновь выдыхаю надежды, тепло.
Опять отуманил всё смог дымовитый.
А ивы, как плётки свисающих розг,
какими всем машут, пугая побитьем.
Зудит и штормит кофеиновый мозг.
Протяжные улицы в дряни и соре
и ссоре с бульварами хмуро стоят.
Бродячие кошки в забавном дозоре
куда-то так умно и тайно глядят...
Потрёпанный плащ, чуть худые ботинки,
измятая шляпа с просаленным дном.
Песчинки на стельках, как мелкие минки.
Ах, как неуютно в окрайне родной!
Осунулся дух, одолели так бойко
уныние, строгость с поэтной тоской,
и сгорбилась как-то армейская стойка.
Забиты карманы духмяной лузгой.
Противны народ, городок и печали,
солёная горечь кровящих зубов.
Шагаю под тучами тучно и вяло,
ведь дома не ждёт ни щенок, ни любовь...