Марина Ивановна, вы бессмертны. Вы живёте в сердцах всех чувствующих людей. Собеседница, и наследница! Я слышу, я не сплю, зовёшь меня, Марина, Поёшь, Марина, мне, крылом грозишь, Марина, Как трубы ангелов над городом поют, И только горечью своей неисцелимый Наш хлеб отравленный возьмёшь на Страшный Суд, Как брали прах родной у стен Иерусалима Изгнанники, когда псалмы слагал Давид И враг шатры свои раскинул на Сионе. А у меня в ушах твой смертный зов стоит, За чёрным облаком твоё крыло горит Огнём пророческим на диком небосклоне. (Арсений Тарковский)
Кэт. Эммануэль Алёшка Емельянов Полночье в коньячном притоне, в котором бордово, тепло. Пришпилена блеском пилона, как бабочка прям под стекло, но кружится, взор опьяняя, невинно, развратно дарясь, движенья, улыбки меняя, чтоб больше поведать мне сласть, чтоб выгадать больше награду и лучше бутылку вина, но тем приближается к аду, к нему приближая меня. Хмельные дыханья тут роем, измены и смех, и канкан. Каблук остеклённых покроев. Ноги взмах сбивает стакан с дощечки квадратной подставки, поэту улыбку даря. Девицы, как кадры, заставки, сменяются, в роли горя. И только лишь Кэт боязлива, как кошка. Но также хитра, ведь чует бокалов наливы - с того так нежна и добра, мой слух наполняет, мурлыча, и трётся к коленям, руке. Так я иль она тут добыча? - порою теряюсь в строке... И в разных ролях пребывает, к себе разнородно маня: то песням, то мне подпевает, то тихнет, покорность храня, то в платье с раскрасом касатки, то рыбкой лоснится к крюкам, то будто нагая русалка у ног своего моряка, то шест ветряка оплетая, кружит лопастями, свежа, аж хмелем, мечтой налитая кружится лицо иль душа. Легко пробуждает развратность, то чуткость, то жалость к себе, опять демонстрируя страстность, дозволенность, лёгкость в цене. И я доверяюсь объятьям, приникнув к неюной груди, друг друга сменяющим платьям, платя за соблазн и труды. Уста дев так алы - вампиры. За ними, за шторы влеком. Лишь солнце разгонит нас с пира. А впрочем, рассвет далеко...
Марина Ивановна, вы бессмертны. Вы живёте в сердцах всех чувствующих людей. Собеседница, и наследница!
Я слышу, я не сплю, зовёшь меня, Марина,
Поёшь, Марина, мне, крылом грозишь, Марина,
Как трубы ангелов над городом поют,
И только горечью своей неисцелимый
Наш хлеб отравленный возьмёшь на Страшный Суд,
Как брали прах родной у стен Иерусалима
Изгнанники, когда псалмы слагал Давид
И враг шатры свои раскинул на Сионе.
А у меня в ушах твой смертный зов стоит,
За чёрным облаком твоё крыло горит
Огнём пророческим на диком небосклоне.
(Арсений Тарковский)
Когда иссякли силы .,...всего один звонок...и темнота не пробивает лучик.....две дамы тихо собрались. ...поговорить о жизни и осмерти....
Кэт. Эммануэль
Алёшка Емельянов
Полночье в коньячном притоне,
в котором бордово, тепло.
Пришпилена блеском пилона,
как бабочка прям под стекло,
но кружится, взор опьяняя,
невинно, развратно дарясь,
движенья, улыбки меняя,
чтоб больше поведать мне сласть,
чтоб выгадать больше награду
и лучше бутылку вина,
но тем приближается к аду,
к нему приближая меня.
Хмельные дыханья тут роем,
измены и смех, и канкан.
Каблук остеклённых покроев.
Ноги взмах сбивает стакан
с дощечки квадратной подставки,
поэту улыбку даря.
Девицы, как кадры, заставки,
сменяются, в роли горя.
И только лишь Кэт боязлива,
как кошка. Но также хитра,
ведь чует бокалов наливы -
с того так нежна и добра,
мой слух наполняет, мурлыча,
и трётся к коленям, руке.
Так я иль она тут добыча?
- порою теряюсь в строке...
И в разных ролях пребывает,
к себе разнородно маня:
то песням, то мне подпевает,
то тихнет, покорность храня,
то в платье с раскрасом касатки,
то рыбкой лоснится к крюкам,
то будто нагая русалка
у ног своего моряка,
то шест ветряка оплетая,
кружит лопастями, свежа,
аж хмелем, мечтой налитая
кружится лицо иль душа.
Легко пробуждает развратность,
то чуткость, то жалость к себе,
опять демонстрируя страстность,
дозволенность, лёгкость в цене.
И я доверяюсь объятьям,
приникнув к неюной груди,
друг друга сменяющим платьям,
платя за соблазн и труды.
Уста дев так алы - вампиры.
За ними, за шторы влеком.
Лишь солнце разгонит нас с пира.
А впрочем, рассвет далеко...