Две соседки . В дому одиночество так беспризорно. Осела надежд и желаний пурга. И в комнате тихо, беззвучно, чуть сорно, так сонно, укромно, печальная мга. Кривой воротник изгибается лентой, сереет особенно в лунном огне, не стоящий даже давнишнего цента - в состаренной потом, трудом бахроме. Лоснятся сидячее место и локти. Почти аккуратны расклады бумаг. Нестриженно-жёлтые, старые когти собрали немало остатков и влаг. Дырявится парой прощелин штанина. Холодною трубкой сутулится кран. Промята кровати, постели станина. Полгода не сохнет гранёный стакан. Уставшие губы твердят переменно обиды, раздумья, молитву, строфу. Ручьями беззвучья наполнены вены. Верёвка и бритва соседны в шкафу....
Две соседки
.
В дому одиночество так беспризорно.
Осела надежд и желаний пурга.
И в комнате тихо, беззвучно, чуть сорно,
так сонно, укромно, печальная мга.
Кривой воротник изгибается лентой,
сереет особенно в лунном огне,
не стоящий даже давнишнего цента -
в состаренной потом, трудом бахроме.
Лоснятся сидячее место и локти.
Почти аккуратны расклады бумаг.
Нестриженно-жёлтые, старые когти
собрали немало остатков и влаг.
Дырявится парой прощелин штанина.
Холодною трубкой сутулится кран.
Промята кровати, постели станина.
Полгода не сохнет гранёный стакан.
Уставшие губы твердят переменно
обиды, раздумья, молитву, строфу.
Ручьями беззвучья наполнены вены.
Верёвка и бритва соседны в шкафу....